…Есть на свете особенный вид мужчин – гарфилды. Да-да, всё верно, точно также звали рыжего кота из мультфильма. Для нас с подругами Гарфилд – уже давно имя нарицательное, поэтому буду писать его с маленькой буквы. «Ну что ты от него хочешь, это же гарфилд…» Ничего обидного, просто констатация факта. Чтобы придать своей теории хоть какую-то научность, мы ввели в оборот почти латинское garfildus obyknovenus. На латынь потянуло дождливым весенним вечером после бутылки вина. После третьей бутылки родилась поговорка «не всё гарфилду масленица». Гарфилды – лучшие представители мужского пола: холёные, обаятельные, неспешные, по-кошачьему гибкие, гуляют сами по себе. Они не оставляют равнодушными, манят за собой куда-то за линию горизонта, и нет никакой возможности устоять, хотя вроде бы с первого класса известно, что горизонт – понятие весьма относительное. Как правило, гарфилд уже перешагнул тридцатилетний рубеж или стоит на его пороге. В любом случае, сам он в это не верит. «Что такое 30? – думает гарфилд, стоя утром перед зеркалом – ну вот что такое?» А 30 – это когда за спиной бывшая жена (хорошо, если одна), иногда дети, иногда деньги в конверте и несколько неприятных часов в гинекологии, квартира ( подумаешь, что съёмная), машина (слава богу, с кредитом разобрался), лосьон после бритья для чувствительной кожи, друзья-товарищи, всё чаще пропадающие за горами памперсов и кашек Nestle, одинокие вечера, утреннее похмелье и мысли-мысли-мысли… Самих гарфилдов очень пугает цифра 30, всё их поведение кричит о том, что не больше 25, поэтому и клубы – тусовки, подружки – студентки, полупьяный секс на скорую руку, кальян на кухне, шмаль в ящике стола. Жизнь катится по давно известному маршруту без остановок, без развилок, без права нажать на стоп-кран. Где-то в сознании ещё теплится мысль о крутом повороте, о революции, которая так и не свершилась, о знакомом знакомых, плюнувшем на всё и уехавшем на Гоа, о том, что завтра обязательно надо будет послать всех к чёрту и рвануть вперёд в то самое светлое будущее, которое обещали ещё в нежном детском возрасте, но почему-то наебали, суууки. Кто виноват, кто эта самая сука? Кто угодно, но не сам гарфилд, он же хороший, хороший, хороший!!! А что менять? Что и зачем? Менять привычное дом – работа – пьянка – один за всех и все за одного — дом на дом – работа – дом – где ты шлялся, сволочь эдакая – и скорее опять работа? Или вот эту самую работу менять? А на другой чем лучше будет? Опять начальники кретины, подчинённые тупицы, сапёр в компьютере, глаза воспалённые… Гарфилд боится перемен ещё больше, чем древние китайцы. А как приятно рассуждать с гарфилдом вот хотя бы про этих самых китайцев! Если попался из образованных, то и про Конфуция может, и про дао, и про опиумные войны, и про Мао с социализмом и приграничными территориями. А если гарфилд университетов не кончал, то можно с ним в суши-бар сходить. Тоже приобщение к тонкому делу Востока. Умный гарфилд сравнивает себя с героем Леромонтова. Модный гарфилд сранивает себя с героем Минаева. И ведь правы они, правы, это вечное, это всегда было, всегда терзало, отсюда и фатализм, и поступки безрассудные, и бесы изнутри поедающие.… Печоринщина была даже тогда, когда и Печорина не было. Всё предопределено, давно, и остаётся разве что с ума сходить, пить с друзьями водку и считать синих чёртиков. А что менять? Чертики-то уже почти родные. Иногда гарфилд влюбляется. Ух, как отчаянно он влюбляется. Возможно, он видит в этом ещё один шанс всё-таки вырваться из замкнутого круга, шанс на спасение, шанс на то, что возможно оно, невозможное. И тогда гарфилду уже и не 25 даже, а все 16, и самому в своё счастье не верится, и как будто крылья за спиной выросли. И вот парадокс, в последний момент гарфилд трусит. На одной чаше весов мир такой ясный и существующий по давно установленным правилам, а на другой – что-то неизвестное. А вдруг любимая превратится в бабищу в застиранном халате? А вдруг она не будет понимать, поддерживать, прощать, глаза закрывать? Сам-то гарфилд глаза ни на минуточку не закроет. В какой-то момент гарфилд вспоминает, что он эгоист, и вообще отвратительный тип, и пьяница к тому же, и ни за что от своих принципов не отступит… И тут гарфилд выходит на новый круг ада, в котором ночи бессонные, пепельницы переполненные, разговоры с самим собой. Лежит гарфилд ночами, бьёт от бессилия кулаками по дивану и повторяет про себя: «Я самодостаточный, я самодостаточный, я САМОДОСТАТОЧНЫЙ!!!!» А счастье тем временем проходит мимо, обливаясь горькими слезами и роняя едва слышно: «Я всё равно тебя люблю…» Как-то мне довелось распить бутылку виски вместе с таким вот гарфилдом. Классический случай: за 30, не женат, постоянной подруги нет, мысли о детях вызывают приступы паники, красивый, седина такая благородная уже проступает, и вся жизнь для него игра, укладывающаяся в три периода и пару перерывов. Весь вечер он пытался мне объяснить, почему их, гарфилдов, нельзя любить. Почему они так боятся перемен. Почему они так отчаянно цепляются за своё одиночество. Почему они мешают текилу с пивом и коньяк с водкой. Почему они покупают коктейли восемнадцатилетним девочкам в клубах. Почему, почему, почему… Я со многим соглашалась. Пила свой виски. В особо эмоциональных местах его речи кивала головой. Он находил какие-то правильные слова, и всё казалось очень логичным. Но я не поняла главного, почему гарфилды сознательно лишают себя шанса на спасение? Вот моя протянутая рука… Возьми меня за неё, вместе не так страшно. А вдруг действительно получится всё изменить. Всего-то и надо, что немного храбрости… Храбрости и любви. Тот гарфилд мне не поверил.…